Дирижер Михайловского театра рассказал «ПД» о том, для чего нужна музыка
В открытой киностудии «Лендок» 24 апреля состоялся концерт с оркестром под руководством дирижера Михайловского театра Михаила Татарникова. Зрители увидели программу из двух отделений.
В первом отделении состоялась мировая музыкальная премьера петербургского композитора Алексея Крашенинникова «Времена года» собственного сочинения. Во втором отделении прозвучал классический цикл из четырех концертов Антонио Вивальди. Музыка звучала в исполнении оркестра «Rite of Springs», где собраны музыканты Михайловского, Мариинского и Филармонического оркестров. «ПД» поговорил с Татарниковым о прошедшем концерте, пожаре в Соборе Парижской Богоматери и музыке.
— Алексей Тельнов, директор киностудии «Лендок», где вы выступали 24 апреля, говорил, что этот совместный проект с музыкантами родился из-за уникальной акустики Белого Зала студии. Можно ли назвать это экспериментом для вас?
— Да, конечно. Это был эксперимент для меня, в первую очередь – с площадкой. Кроме этого, здесь сложились еще несколько вещей: солист и скрипач, который исполнял соло во «Временах года», – Кирилл Терентьев, он мой друг. Мы с ним еще в студенческие времена жили и, можно сказать, работали в одной комнате в общежитии. Он сочинял музыку, я – дирижировал. Так с училища мы и подружились. А Алексей Крашенинников, который выступал в первом отделении концерта с мировой премьерой «Времен года» в собственном сочинении, он наш общий друг с Кириллом. Нам вместе доводилось выступать. Было приятно вновь собраться и выступить на одной сцене. Это очень символично.
— Вы тесно связаны с Францией, часто там выступаете и дирижируете с французскими оркестрами. Как вы отреагировали на пожар в Соборе Парижской Богоматери?
— Почти всегда, когда появлялась возможность, я посещал Собор. Особенно любил послушать орган в Парижской Богоматери. Это было прекрасно. Но конкретно насчет пожара: почему-то у меня такого ужаса нет. Это, конечно, является для меня частью личной трагедии, но я знаю, что его восстановят. Самое интересное, что он постоянно находился в процессе реставрации, и сейчас, я думаю, они этому уделят больше времени и сил. Конечно, грустно, что я поеду в Париж через какое-то время и не смогу пойти туда.
— Вы достаточно долго занимались футболом. Почему музыка в итоге победила?
— Да, я с детства хотел быть футболистом. Всегда был десяткой – играл в нападении. Вообще, у меня имелся достаточно широкий выбор профессии — мои родители художники. Весь наш дом был буквально усыпан картинами. Но и по стопам родителей я не пошел. К рисованию никогда не стремился, вот особенной какой-то склонности у меня нет. В итоге музыка победила и футбол, и рисование, не знаю почему.
— А на вашу музыку как-то повлияло то, что ваши родители художники?
— Я никогда об этом не думал, но сейчас могу сказать, что да, мотивы тех картин, которые я впитал с детства, отразились на моей музыке. Всегда ведь происходит таким образом, просто об этом не задумываешься. Все, что ты видишь визуально, перекладываешь на музыку, если ты композитор. Наверное, больше всего на меня повлияли Дега или Моне.
— Вы пришли в Михайловский театр в 2012 году. Музыкальные критики часто говорят, что с вашим приходом местный оркестр ощутимо вырос. Какие конкретно меры для этого были приняты вами?
— Я принимал радикально-естественные меры. Первой моей задачей было раскрепостить оркестр. Такой есть штамп, что музыканты в театре сидят в оркестровой яме, и поэтому должны играть таким образом, что их еле слышно. Моей дирижерской задачей было объяснить, что это не так. Мне удалось, оркестр раскрепостился, хотя я уже ушел с поста главного дирижера театра, оркестр все еще продолжает расти, и я этим очень горд.
— Какую музыку вы сами слушаете? За исключением профессиональной необходимости.
— В основном я слушаю классическую музыку. Имен не назову. Еще мне нравится радио Эрмитаж, в машине постоянно слушаю. А так, из современной музыки мало что по душе. Многое уходит в рэп, а это достаточно странная музыка, которую я вообще не понимаю. Вернее, я не понимаю, почему это относят к жанру музыки. Я считаю, что музыкальное произведение, о чем бы оно ни было, должно передавать красоту мира.
— Если бы всю красоту мира нужно было передать в одной композиции — какой?
— Если я назову какое-то произведение, я предам остальные произведения.
— А уродство?
— Все уродство мира лежит за пределами классической музыки.
— Какого стиля дирижирования вы придерживаетесь?
— Есть два стиля дирижирования. Первый, это когда ты больше разговариваешь, объяснить можешь, другой – ты общаешься жестами. Хотя в любом случае приходится говорить. Я стараюсь придерживаться питерского стиля, когда больше все же приходится общаться с оркестром жестами. Ну, вообще, надо понимать, с каким оркестром работаешь, куда ты приехал и какой менталитет у людей. Например, с итальянцами категорически нельзя разговаривать на репетициях. Они две секунды тебя послушают, посмотрят друг на друга и начнется балаган, они отвлекутся, начнут разговаривать друг с другом и перекрикиваться.
Источник: